Нам нет преград [= Птица] - Антон Антонов

— Знаешь, как это называется?! — чуть не плача закричала она.

— Знаю, — ответил Юрик всё так же спокойно. — Хулиганство. А мне всего тринадцать лет, какая жалость. И свидетелей нет, буквально ни одного.

Леночка машинально оглянулась. Действительно, и лодка с физруком, и берег, где число любопытствующих сильно возросло за эти несколько минут, находились слишком далеко, чтобы различать детали происходящего.

В этот момент Юрик обнял её и поцеловал в губы. В результате они оба ушли под воду, и Леночка оказалась лишена возможности адекватно отреагировать на эту наглость. К тому же она просто не решалась сопротивляться, боясь утопить своего визави.

Вынырнув, она молча отвернулась от Юрика, несколько секунд восстанавливала дыхание, а потом медленным размеренным брассом поплыла к берегу, целясь куда-то в сторону от толпы любопытных.

Спустя некоторое время Птица всплыл впереди неё и преградил путь. Он лежал на спине и лениво смещался в ту сторону, куда порывалась повернуть вожатая. К его ноге был привязан лифчик от Леночкиного бикини.

— Куда же вы, Елена Юрьевна? — поинтересовался он. — Заберите своё имущество. Оно мне ни к чему — я хулиган, а не вор.

Леночка сорвала своё имущество с чужой ноги, но надеть его оказалось делом непростым. Лена не умела держаться на воде, не пользуясь руками, а мелководье было слишком близко к берегу, где полно народу.

— Слушай, ты, трудный подросток, — процедила она сквозь зубы. — Сам снял, сам и надевай. В темпе

— Спасибо за оказанную честь, — ответствовал Птица и, почти без нескромных прикосновений завязывая тесёмки лифчика, светски осведомился. — А что вы делаете сегодня вечером?

— Провожаю тебя домой, к маме.

Решение об изгнании Лебедева из лагеря действительно было принято в тот же день, однако его исполнение отложили до следующего утра. А ночью у Юрика подскочила температура, что говорит о вреде излишеств в области водных процедур. Врач констатировала ОРЗ, а начальник лагеря принял мудрое решение не отправлять больного ребёнка к маме, а сначала вылечить его в медпункте «Буревестника».

В первый день Птица вёл себя исключительно смирно по состоянию здоровья. Но то, что и во второй день, когда температура спала и силы восстановились, Юрик не учинил никакого хулиганства, удивило многих. Он даже покорно выслушал Свечкину, пришедшую его навестить. Тема её увещеваний не подкупала своей новизной и крутилась вокруг тезиса «Пионер — всем ребятам пример», а самая страшная угроза звучала так: «Тебя же не примут в комсомол с таким поведением».

— Не примут, — хрипло соглашался простуженный Юрик, никак не поясняя своего отношения к этому прискорбному факту.

Ещё через два дня, когда настала пора выписывать Птицу из лазарета, Свечкина, как член совета дружины, обратилась к начальнику лагеря с просьбой не выгонять Лебедева немедленно, а дать ему возможность исправиться. Неожиданно Елена Юрьевна поддержала это ходатайство, хотя четыре дня назад она придерживалась прямо противоположной точки зрения.

В конце концов Юрик отделался всего лишь выговором и вернулся в отряд тихий, как овечка. Но тем, кто хорошо знал Птицу, это затишье показалось весьма подозрительным.

А ещё несколько дней спустя Елена Юрьевна глубокой ночью в одиночестве возвращалась в свой отряд. Более благоразумные вожатые уже спали в своих постелях, менее благоразумные любили друг друга в лесу возле костра и купались голышом всё в том же озере. А благоразумие Леночки находилось как раз посередине между этими двумя крайностями, и когда вечеринка — очередная из многих, почти ежедневных — перехлестнула за грань приличия, она покинула коллег и одна отправилась через тёмный лесопарк к корпусам «Буревестника».

Шла она босиком, в платье на голое тело, а сумку с мокрым купальником и тапочками несла в руке. Ей было приятно. Земля щедро отдавала накопленное за день тепло, а трава уже готовилась встретить утро и покрывалась свежей росой. Прохладный ветер ласково прикасался к Леночкиной коже, едва прикрытой лёгкой тканью, а у озера просыпались птицы.

Но голос одной птицы вожатая никак не ожидала услышать в этот предрассветный час, а потому вздрогнула от испуга, когда Юрик Лебедев вкрадчиво произнёс прямо у неё над ухом:

— Это ошибка — думать, будто дети слепые.

— Ты что здесь делаешь? — машинально спросила Леночка, оборачиваясь.

Птица стоял перед нею мокрый, в одних плавках, и весь вид его ясно показывал, что он тут делал — купался, естественно. Но ответ его поразил Леночку. Глядя на вожатую честными глазами, Юрик преспокойно сообщил:

— Я наблюдал за процессом размножения у высших приматов. Юннатское любопытство.

— О Господи! — простонала Леночка. — Что ты видел?

— Всё, разумеется, — ответил Птица. — А Бога нет, это медицинский факт. Доказан О.Бендером в 1927 году.

Круговая порука, в которую был вовлечён чуть ли не весь младший и средний педсостав, как-то не предполагала присутствия при ночных вожатских бдениях любопытных юннатов и прочих воспитуемых. Тем более, что на протяжении предыдущих лет не было случая, чтобы какой-нибудь не в меру любознательный ребёнок в три часа ночи пробрался по лесу за километр от лагеря к вожатскому костру.

Старший педсостав тоже не был посвящён в подробности этих ночных бдений. После полуночного обхода начальник лагеря и старший воспитатель мирно отправлялись спать. Однако можно было предположить, что их вряд ли обрадует известие о тех делах, которые творятся по ночам возле упомянутого костра, да ещё на глазах у страдающих бессонницей пионеров.

Пионер такой, собственно, был один, и его требовалось каким-то образом нейтрализовать. Ведь даже если Птица не настучит начальнику лагеря, а только расскажет о своих наблюдениях товарищам по отряду, ночные гулянки немедленно придётся свернуть. А без них вожатская жизнь станет беспробудно скучна, и виноватой со всех сторон окажется Леночка — ведь Птица из её отряда.

— Ты собираешься кому-нибудь рассказать об этом? — спросила Леночка.

— О чём? — захлопал глазами Птица.

— Не притворяйся дурачком! О том, что видел.

— Не исключено, — ответил Птица.

Тут нервы Леночки не выдержали. Она разрывалась между противоречивыми желаниями — то ли гордо прервать никчемный разговор и уйти, то ли побежать к коллегам, оставшимся у костра, и сообщить о случившемся, то ли впасть в истерику и отхлестать Птицу по щекам. Но ничего этого она не совершила, а просто расплакалась, бормоча:

— Ну что я такого сделала? За что мне такое наказание?!